НИКОЛАЙ ВИЛОНОВ

Продолжаем публикацию монографии Н. Вилонова «Выход из модерна: теоретические, идеологические и политические тезисы». Во второй главе автор рассматривает проблему экологических пределов развития индустриального общества, критически анализирует перспективы перехода к использованию альтернативных источников энергии, а также обращает внимание на причины и следствия снижения рождаемости в мировых масштабах.

II. МИР РЕГРЕССА – НАШЕ НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ

Неравномерный регресс.

Прогресс капиталистического общества происходил весьма неравномерно. При этом неравномерность не была лишь проявлением того, что одни страны более развиты, а другие менее. Нет, неравномерность складывалась и устойчиво воспроизводилась, как важное условие роста мирового капитализма в целом. С самого начала существования капиталистического мира-экономики он отчетливо разделялся на страны центра, полупериферийные и периферийные страны. Разница между ними выражалась, помимо прочего, в принципиально разных формах трудовых отношений и политических систем. Иначе говоря, в каждой из этих зон были свои механизмы накопления капитала, и само это различие было, как минимум, одним из необходимых условий функционирования мир-экономики в целом¹. Отсталость периферийных стран – это не что иное, как оборотная сторона успеха стран центра экономической системы мирового капитализма, стран, завоевавших для себя положение основных центров накопления капитала, и средоточия наиболее передовых и производительных отраслей экономики; стран, использующих периферию в качестве источника дешевых природных ресурсов, и/или дешевой рабочей силы, и удерживающих ее, различными средствами, в этом подчиненном положении².

Регресс экономической системы мирового капитализма тоже протекает неравномерно. И эта неравномерность тоже является не случайностью, а следствием ожесточенной борьбы между странами и регионами, воспроизводя отношения центра и периферии, отношения доминирования и зависимости в новых исторических условиях.

Сильно упрощая, и абстрагируясь от всяких промежуточных ситуаций, можно выделить как минимум четыре типические ситуации, существующие в мире в сегодняшних условиях регресса. Это, во-первых, ведущие капиталистические державы, основные исторические центры накопления капитала, страны ОЭСР. Регрессивные явления в них, конечно, происходят. И замедление темпов роста, и сокращение инвестиций, и перетекание капитала в финансовую сферу и сферу услуг, и «неформализация занятости», приводящая к размыванию и распаду традиционного рабочего класса, и гибель целых отраслей промышленности, и вывод производства в страны периферии, где более дешевая рабочая сила – все это черты экономической реальности именно стран ОЭСР. В то же время, эти процессы (еще) не приводят там к всеобщему социальному коллапсу, протекают скорее эволюционно (что, впрочем, не означает, что так будет всегда). Теряя целые отрасли производства, ведущие капиталистические страны, тем не менее, еще сохраняют свое положение основных центров накопления капитала, контроль над финансовыми потоками и доминирующее положение в мире, что предоставляет им довольно значительную свободу маневра.

В то же время, уже начиная с 1980-х годов, ясно оформляется другая зона, состоящая из многих стран Африки, Латинской Америки, бывшего советского блока, ряда стран Азии. Стран, вся экономическая структура которых была разрушена под внешним давлением, под гнетом долгового бремени, под ударами мирового рынка. Стран, где неолиберальные преобразования прошли быстро, резко, и привели к социальному краху, к социальной катастрофе. Они оказались принуждены встраиваться в мировой рынок на крайне невыгодных условиях. Эти страны – зона регресса по преимуществу, хотя отдельные оазисы роста могут там сохраняться. События последнего времени показывают, что есть тенденция к сползанию в эту зону и некоторых европейских стран, например, Греции.

Третья зона – это страны периферии, которым удалось успешно вписаться в мировой рынок, за счет ряда преимуществ, в первую очередь – дешевой рабочей силы, сочетающейся с приемлемым уровнем развития инфраструктуры. Эти страны, в первую очередь Китай, и ряд других стран Восточной и Юго-Восточной Азии, остаются, как мы видели, важнейшим очагом экономического роста на фоне общих регрессивных тенденций. Это дает возможность, по крайней мере, Китаю, все более определенно претендовать на существенно иную роль в мировой экономике, на роль новой мировой сверхдержавы, нового, альтернативного центра накопления капитала. Но у экономики Китая есть и серьезные слабости. С одной стороны, экспортная ориентация экономики делает его, как и другие страны этой зоны, зависимым, в высокой степени, от мирового рынка, а внутренние социальные противоречия и нехватка природных ресурсов – ставят под вопрос возможность сохранения прежних темпов роста в течение долгого времени.

«Из всех великих держав, Китай и Индия хуже всего наделены природными ресурсами относительно их населения. … Китай и Индия не имеют достаточно ресурсов даже для того, чтобы устойчиво поддерживать нынешний уровень развития сельского хозяйства, пастбищ, лесного хозяйства, рыболовства … Чтобы иметь шанс достичь статуса державы-гегемона, Китай и Индия должны будут в больших масштабах использовать ресурсы остальных стран мира».³ Что же касается энергетических потребностей Китая, то «на долю Китая уже приходится около 15 % мирового потребления энергии. При сохранении нынешних темпов роста, на долю Китая будет приходиться 30% мирового потребления энергии через 15 лет, и более половины – через 30 лет. Но это очевидно невозможно!»⁴ Нехватка собственных природных ресурсов, в то же время, служит важнейшим стимулом для китайской экспансии в другие страны и регионы. Так, за последние годы развернулось довольно широкое проникновение Китая в Африку⁵, продолжается укрепление позиций Китая в Латинской Америке, и т.д.

Четвертая зона – это страны, пытающиеся, в той или иной степени, сохранять независимость от мирового капитала. В настоящее время эти страны тоже, так или иначе, в мировой рынок встроены (разве что за исключением, и то очень относительным, Северной Кореи). Тем не менее, они стремятся проводить независимую от него линию. Список этих стран хорошо известен – он практически полностью совпадает с перечнем стран и режимов, одиозность которых постоянно подчеркивается и вспоминается мировыми СМИ.

В настоящее время говорить, что эти страны имеют какую-то модель развития, объединяющую их друг с другом и, в то же время, отделяющую их от остального мира, нельзя. Общая тенденция к независимой хозяйственной политике выражается у них в довольно различных формах, и в разной степени, проводится через многочисленные зигзаги, через череду импровизаций и уступок капиталистическому миру, которые, в конечном счете, могут привести к полному втягиванию в этот мир. Шансы таких стран-изгоев на выживание зависят не только, и, порой, не столько от их внутренних возможностей, сколько от их способности использовать конфликты ведущих капиталистических держав друг с другом, и со странами условной третьей зоны, зоны роста. Одни страны-изгои будут погибать под внешним давлением, другие, возможно, будут возникать.

В условиях дальнейшего ослабления преобладания США, и дальнейшего усиления кризисных, депрессивных и регрессивных тенденций конфликты между различными, старыми и новыми, центрами накопления капитала, конечно, будут множиться.

Крах старых центров накопления капитала, в первую очередь США, и перемещение центра мировой капиталистической системы в Китай и/или другие новые индустриальные страны позволил бы радикально решить проблему вялотекущего кризиса перепроизводства в мире, и, может быть, оздоровил бы капитализм еще на какое-то время. Такой крах подразумевал бы банкротство ведущих государств Запада, и множества западных частных корпораций, резкое падение уровня жизни большинства населения этих стран, и полнейший упадок их военной мощи и политического влияния. Очевидно, что такие перемены не могут состояться без ожесточенной борьбы, возможно, не уступающей, или даже превосходящей (хотя, конечно, не повторяющей буквально) мировые войны 20 века. К такой борьбе сегодня, видимо, не готовы и сами потенциальные претенденты на мировое господство. Тот же Китай, на протяжении последних десятилетий, развивался, как экономика, ориентированная на экспорт, и связанная, поэтому, со странами Запада, заинтересованная в их благополучии, в сохранении их покупательной способности.

Но, возможно, по мере того, как депрессивные явления в странах Запада будут нарастать, их финансовые системы – все больше и больше расшатываться под долговым бременем, их ценность как рынков сбыта китайской промышленности будет падать, а борьба за природные ресурсы, напротив, обострится. Эти процессы будут подталкивать Китай к конфронтации со старыми центрами накопления капитала, облегчать эту конфронтацию.

Говоря о разрушении западных экономик и перемещении центра мировой экономической системы в Китай, как о способе оздоровить капитализм, нужно сделать две оговорки. Во-первых, новая глобальная война, даже притом, что она не будет буквально повторять формы и методы ведения боевых действий, характерные для мировых войн 20 века, вполне может оказаться действительно последней – т.е., такой, после которой Земля станет вообще не пригодной для обитания, или, по меньшей мере, большая часть человечества погибнет, а уцелевшие погрузятся в варварство.

Во-вторых, даже если человечество не разрушит само себя, и Китаю (либо какой-нибудь другой державе из числа новых индустриальных, например, Индии), удастся стать основным центром мирового накопления, подавив конкурентов, компенсировав падение спроса на внешних рынках – увеличением емкости внутреннего рынка, а неизбежное, в этом случае, удорожание своей рабочей силы – установлением прямого или косвенного контроля над значительным количеством дешевой рабочей силы (и, не забудем, природных ресурсов) из других стран, перспективы новой эры капиталистического роста выглядят сомнительными.

Дело в том, что и тот, и другой ресурс (дешевые природные ресурсы, и дешевая рабочая сила) окажутся, скорее всего, достаточно ограниченными. Остановимся сейчас несколько более подробно на этих двух аспектах, т.е. на экологической стороне вопроса, и на демографической.

 

Экологические пределы – реальность или фикция?

Пределы развития индустриального общества можно считать достигнутыми не только исходя из социальных противоречий, но и исходя из проблем экологии.

Говоря об экологии, чаще всего вспоминают проблему загрязнения окружающей среды отходами производства, и об избыточном антропогенном воздействии на окружающую среду в целом. И, в значительной степени, это оправданное беспокойство. Обратимся, например, к таким сводным показателям, как «экологический след», и «биологическая продуктивность»⁶. С помощью этих показателей оценивается производительность различных территорий Земли, используемых человеком, в том числе пахотной земли, пастбищ, лесов, (включая их способность поглощать углекислый газ), и сравнивается с тем, насколько эта их способность реально используется, «потребляется» в отдельных странах, регионах, и во всем мире. Уже к началу 1980-х годов экологический след человечества, т.е., антропогенная нагрузка на окружающую среду, исчисленная применительно к вышеназванным позициям ( множество важных аспектов человеческого воздействия на окружающую среду остаются, при вычислении экологического следа, неучтенными), превысила биологическую продуктивность Земли. К 2006 году ситуация уже выглядела следующим образом: «…экологический след всего человечества составил 17.1 миллиарда глобальных гектаров (gha) … Но при этом биологическая продуктивность составила лишь 11,9 миллиарда gha . Это превышение, примерно на 40%, означает что в 2006 году человечество использовало 1,4 эквивалента Земли, чтобы поддержать свое потребление»⁷.

Но, как уже отмечено выше, экологический след/биологическая продуктивность – это весьма ограниченный показатель. Он не учитывает целый ряд важных проблем, таких, например, как исчерпание пресной воды, или деградацию плодородных почв. А эти угрозы тоже совершенно реальны. Например, по прогнозам ООН, «к 2025 году около 1,8 миллиарда людей на Земле будет жить в странах и регионах, испытывающих острую нехватку пресной воды, а более двух третей населения Земли также столкнется с нехваткой воды для удовлетворения потребностей сельского хозяйства, промышленности, домохозяйств, энергетики»⁸.

В предыдущих абзацах речь шла о том, что даже возобновляемые ресурсы Земли, в том числе пресная вода, человечеством используются с такой скоростью, что восстанавливаться не успевают. Однако с точки зрения узко экономических перспектив еще более важно исчерпание невосполнимых ресурсов, в том числе – топливных полезных ископаемых, на использовании которых была построена вся индустриальная экономика, начиная с 18 века.

Наиболее известным аспектом проблемы исчерпания полезных ископаемых является проблема так называемого «пика нефти».

Концепция «пика нефти», впервые выдвинутая в середине XX века американским геологом М.К. Хаббертом применительно к добыче нефти в США, предполагала, что уровень добычи нефти в определенный момент достигает пределов возрастания, после чего начинает неотвратимо и неуклонно сокращаться. Важнейшим подтверждением идеи Хабберта стало то, что он спрогнозировал пик добычи нефти в США на рубеж 1960-1970-х годов, и этот прогноз сбылся. Механизм, определяющий подобную траекторию, сводится, в общем, к тому, что, во-первых, чем более истощено какое-либо месторождение, тем труднее продолжать там добычу нефти, и, во-вторых, что наиболее богатые и удобные к разработке месторождения исчерпываются, естественно, в первую очередь. После США концепция «пика нефти» подтвердилась на целом ряде других стран. Вопрос о пике нефти в мировом масштабе еще остается открытым.

Эксперты спорят о том, наступил ли уже мировой пик нефти, или нет. Однако открытие новых месторождений достигло своего пика еще в 1960-е годы⁹, и с тех пор неуклонно сокращается. Пик добычи, в таких условиях – лишь вопрос времени. Пессимисты полагают, что он уже достигнут, примерно в 2005-2008 гг., оптимисты, в том числе официальное Международное энергетическое агентство, относят его к 2020-м годам. Вслед за ним последует пик газа и пик угля. О сроках, опять же, можно спорить. Но общую тенденцию повышения издержек (не только в стоимостном, но и в натуральном выражении, т.е., большая энергоемкость, материалоемкость и т.д., добывающей отрасли) при добыче топливных полезных ископаемых, также как и все большего количества других невосполнимых ресурсов, оспорить трудно.¹⁰

Методологически концепцию «пика» применима к любым полезным ископаемым. Так, в некоторых исследованиях показывается, что на горизонте маячит пик добычи большинства металлов, и других полезных ископаемых¹¹. Однако и один только (значительно более близкий) пик добычи топливных полезных ископаемых, прежде всего нефти, означает, что современная энергетическая система, основанная на их использовании более чем на 80%, оказывается перед серьезнейшим вызовом.

Хотелось бы подчеркнуть, что речь идет не только и не столько об «апокалиптическом» сценарии их полного исчерпания. Само по себе повышение издержек при их производстве неизбежно будет тяжелым ударом по мировой экономике. Ударом, который отнюдь не компенсируется совершенствованием технологий, энергосбережением, и т.д.

Совершенствование технологий, конечно, вполне реально. Точно также бесспорно, что их развитие позволяет переходить к более эффективному, и, тем самым, к более экономному использованию топлива. Энергосберегающие технологии активно внедряются в развитых капиталистических странах, особенно начиная с 1970-х годов, да и до этого эффективность использования энергоносителей, в том числе топлива, в производстве постоянно повышалась. Но дело в том, что это повышение эффективности не приводило и не приводит к сокращению общих объемов потребления энергоносителей, в том числе – топливных полезных ископаемых, а, напротив, способствует их увеличению.

«Следует отметить, что огромное увеличение потребления топлива произошло несмотря, а, вероятно, даже благодаря огромному повышению эффективности преобразования топлива в энергию. Иначе говоря, повышение эффективности не приводит к сокращению потребления топлива. Происходит ровно обратное: резко сокращаются цены, а спрос еще более резко увеличивается».¹²

Авторы только что процитированной работы подробно, с множеством данных, показывают, на примере экономики США XX века, что рост объемов производства на порядок, а в случае, например, с производством электричества, и на два порядка, превосходил рост эффективности использования топлива¹³. Разница, естественным образом, покрывалась за счёт соответствующего увеличения объемов потребления топлива. Повышение эффективности использования топлива приводит к уменьшению затрат топлива на единицу продукции, и, следовательно, к сокращению издержек. Но именно это сокращение издержек приводит к новым инвестициям, в этой отрасли, к бурному росту производства, и, таким образом, к росту потребления топливных ресурсов в абсолютных значениях.

Иначе говоря, даже если рост ВВП в промышленно развитом капиталистическом обществе происходит быстрее, чем рост потребления энергоресурсов, он все равно требует роста потребления энергоресурсов в абсолютных значениях. Здесь вполне уместна аналогия с использованием рабочей силы. Технологическое совершенствование промышленности приводит к повышению производительности труда. Прежний объем продукции может производиться значительно меньшим числом работников, и за менее продолжительный отрезок времени.

Однако, как известно, бурный рост производительности труда, начиная с 18 века, привел не к сокращению числа людей, занятых в промышленности, но, напротив, к их многократному увеличению. Связано это как раз с фундаментальной ориентацией на накопление капитала и экономический рост. Повышение производительности труда означает сокращение производственных издержек, а значит – повышает рентабельность инвестиций в производство. В итоге, количество инвестиций в промышленность быстро растет, объемы производства многократно увеличивается, возникают новые предприятия и целые новые отрасли. Бурно растущая промышленность требует все новых и новых рабочих рук, причем – как можно более дешевых. Но такой же механизм действует и с природными ресурсами, используемыми в производстве. Более эффективное использование топлива сокращает издержки, способствует инвестициям и росту, а рост требует увеличения поставок топлива и других природных ресурсов. Таким образом, наряду с ростом производительности труда, увеличение эффективности использования энергоносителей, в первую очередь – топлива, является важнейшим условием промышленного роста. Но, очевидно, что это условие «работает» только при наличии обильных и дешевых источников энергии. Если же каждое, даже небольшое увеличение объемов их потребления требует новых значительных инвестиций, и, следовательно, оказывается сопряжено с ростом цен на энергоносители, то подобное повышение цен будет нивелировать, а то и превосходить, экономию, получаемую от повышения эффективности их использования. Иначе говоря, привлекательность инвестиций в производственную сферу будет сильнейшим образом подрываться ситуацией с энергоносителями.

Сторонники той точки зрения, что с течением времени потребление энергии становится все менее важным для роста капиталистической экономики, часто ссылаются на данные последних десятилетий, которые показывают, что разрыв между темпами роста потребления энергии и темпами роста ВВП увеличивается.

И действительно, это так. Однако, во-первых, нужно помнить, что как раз 1970-е годы, когда явно обозначилось это расхождение, стали началом того депрессивного периода, в котором весь мир, в том числе и страны капиталистического центра, во главе с США, находятся сейчас. Во-вторых, что более существенно, некоторые исследования показывают, что более экономное расходование источников энергии связано с тем, что повысилась доля потребления нефти, за счёт доли потребления угля, т.е. произошел частичный переход от менее качественного к более качественному источнику энергии.

Таким образом, если бы не изменение структуры потребления топлива, если бы не увеличение доли нефти, то тенденция роста потребления топлива в 1980-е -1990-е годы, была бы значительно ближе к тренду 1940-х -1960-х годов.

Экономический рост XX века был, безусловно, связан с наличием обильной, доступной, т.е. дешевой даже при условии колоссального роста спроса, нефти. Завершение «золотого века» было, в том числе, и завершением века дешевой нефти. Конечно, колебания стоимости нефти, начиная с 1970-х годов, были вызваны и политическими причинами, и краткосрочными колебаниями деловой активности, и даже просто биржевыми спекуляциями. Но важно то, что эти колебания тесно взаимосвязаны с колебаниями экономического роста. И важно то, что наступление пика нефти означает, что помимо краткосрочной конъюнктуры, существует долгосрочная, фундаментальная тенденция неуклонного повышения издержек, и, в то же время, сокращения объемов в нефтяной отрасли; тенденция, которая не может не приводить к росту цен, и, следовательно, не может не тормозить экономический рост.

Как мы видим, график отчетливо распадается на две части. В 1950-1960-е годы краткосрочные колебания темпов роста (черная линия), в среднем остававшихся высокими, практически никак не соотносились с ценами на нефть (серая линия). Нефть оставалась дешевой. В начале 1970-х годов происходит резкий скачок цен на нефть (хорошо известный кризис 1973-1974 гг.), что было сопряжено с глубокой рецессией. Последующее сокращение цен на нефть позволяет отчасти восстановиться экономическому росту. Но экономический рост теперь, в 1980-е -2000-е годы, как правило, тянет за собой вверх и цены на нефть. В середине 2000-х годов, непосредственно перед всемирным кризисом 2007-2009 гг., цены на нефть, как можно видеть, обогнали экономический рост, что, впрочем, было связано, в наибольшей степени, с биржевой конъюнктурой.

В любом случае, исходя из всего вышесказанного, нужно признать, что и дешевая нефть, и быстрый экономический рост на прежней технологической основе остались в прошлом.

 

Альтернативная энергетика?

Дальнейший рывок промышленного развития, теоретически, мог бы быть связан с переходом на другие источники энергии, качественно более дешевые, и с большей энергетической отдачей, чем топливные полезные ископаемые (нефть, газ, и менее удобный, но все еще широко используемый уголь). Однако на сегодняшний день такого перехода (еще?) не произошло.

Наоборот, энергетическая отдача от топливных полезных ископаемых неуклонно уменьшается, в связи с исчерпанием более доступных и более качественных месторождений. Промышленная экономика оказалась в ситуации, когда не только нет новых моторов роста, но и старые начинают работать хуже. С одной стороны, нет нового качественного скачка в эффективности производства энергии. С другой стороны, то топливо, на котором в основном базируется существующее производство энергии, становится более труднодоступным и дорогим.

Разумеется, существуют многочисленные источники энергии, альтернативные топливным полезным ископаемым: от ядерной энергетики до биомассы, от гидроэнергетики, до использования энергии ветра и солнца. Однако не случайно именно топливные ископаемые, «во главе» с нефтью по-прежнему играют решающую роль в мировой энергетике.

Альтернативные источники энергии, вплоть до настоящего момента, превосходят по совокупному уровню издержек производства топливные полезные ископаемые.

Подчеркнем, что речь идет не только о стоимостных издержках, не только о денежном выражении издержек, которое, естественно, подвержено влиянию множества факторов, в том числе и краткосрочных, вплоть до биржевых спекуляций. Речь идет и об издержках в натуральном выражении.

Для оценки издержек в натуральном выражении используются разные показатели, одним из довольно распространенных является показатель EROEI, оценивающий энергетические издержки производства энергии.

EROEI – это отношение того количества энергии, которое получено из определенного источника, к той энергии, которая затрачена, чтобы добытую энергию получить. Т.е., например, EROEI нефти – это отношение того количества энергии, которое даст сжигание барреля нефти, к тому количеству энергии, которое потребуется, чтобы этот баррель добыть. Формула EROEI: (ER/EI – Энергетическая отдача / Энергетические инвестиции) Иначе говоря, EROEI – это отношение той энергии, которая производится энергетическим сектором экономики, но поступает в остальные сектора общественного хозяйства (энергетическая отдача ER), к той энергии, которая потребляется внутри самого энергетического сектора, для его производственных нужд (энергетические инвестиции EI).

Значение EROEI записывается, например, вот так: 10:1. Это означает, что тот источник энергии (точнее говоря, производственный комплекс, занятый его получением), о котором в данном случае идет речь, дает остальной экономике в 10 раз больше энергии, чем потребляет. То же самое может быть записано и просто «10».

С измерением EROEI связан ряд достаточно очевидных проблем:

1. В капиталистической экономике основной интерес для хозяйствующих субъектов представляет учет в денежной форме. Учёт в натуральной форме ведется не всегда. Поэтому сбор сведений о том, сколько на каждой стадии производства потрачено энергии в натуральных показателях, затруднен чисто технически – далеко не всегда соответствующие данные можно найти.
2. Достаточно очевидно, что данные по EROEI какого-либо источника энергии будут носить усредненный характер. EROEI, допустим, нефти, зависит не только от ее сорта, от региона/страны, где идет добыча, и т.п., но изменяется даже в зависимости от конкретного месторождения. EROEI, например, гидроэлектростанций, настолько зависит от их месторасположения, и настолько сильно варьирует, что попытка посчитать среднее значение в этом случае оказывается вообще лишенной смысла.
3. Третья техническая проблема связана с определением границ анализа. Понятно, что для того, чтобы посчитать энергию, затрачиваемую на добычу нефти, мало посчитать только непосредственные затраты. Необходимо включить и те затраты энергии, которые пошли на создание оборудования, используемого для добычи. Но ведь и это оборудование было создано с помощью другого оборудования, при создании которого тоже использовалась энергия. Учитывать ли это? До какого момента прослеживать эти энергетические цепочки?
4. Принимая во внимание наличие этих технических проблем, а также неполноту данных, мы не должны удивляться тому, что сведения о EROEI тех или иных источников энергии, которые можно встретить в соответствующей литературе, будут, как правило, разниться. Поэтому часто имеет смысл приводить не точное значение, а диапазон оценок, от минимального до максимального.

 • Количество энергии, которое расходуется, чтобы добыть энергию, никоим образом не является постоянной величиной. EROEI может как увеличиваться, так и уменьшаться.

• Так, в случае с топливными полезными ископаемыми тенденция уменьшения EROEI оказывается связана с теми причинами, о которых мы говорили выше, в связи с идеей «пика». Поэтому говоря о EROEI нефти, газа, угля, нужно уточнять, данные какого времени приводятся. Например, нефть США 1930 года – это совсем не то же самое, что нефть США 2005 года, если рассматривать EROEI той и другой.

• В то же время, изменение технологии способно привести к увеличению EROEI.

• Достигнуто это может быть за счёт увеличения количества энергии, получаемой из определенного количества топлива (т.е., в выражении ER/EI увеличивается числитель), или за счёт более экономного расходования энергии, нужной, чтобы вышеупомянутое топливо добыть(произвести). В этом случае увеличение EROEI происходит за счёт уменьшения знаменателя.

• Таким образом, познавательную и практическую ценность представляют не столько значения EROEI в определенный момент времени, сколько динамика этих значений, основные тенденции.

• Анализировать эти тенденции нужно, увязывая их с тенденциями (как чисто технологическими, так и экономическими) развития соответствующих отраслей энергетики.

Учитывая все вышесказанное, мы, тем не менее, должны констатировать: исследования, сравнивающие различные источники энергии по ряду характеристик, и прежде всего, по их EROEI, показывают, что совокупные энергетические издержки в натуральном выражении, при использовании как сегодняшних месторождений нефти, так и альтернативных источников энергии, уже сегодня оказываются в несколько раз выше, чем это было при использовании угля и нефти в первой половине – середине XX века.

Это касается даже таких, наиболее исполнимых вариантов, как ядерная энергетика, и ветроэнергетика.

Какие изменения EROEI альтернативных источников энергии можно ожидать?

Естественно, здесь сложно давать прогнозы со стопроцентной уверенностью. Всегда остается возможность надеяться на технологическое чудо. Однако посмотрим с этой стороны на ветроэнергетику, и ядерную энергетику.

В молодых отраслях, к числу которых относится ветроэнергетика, безусловно, возможны существенные технологические изменения, возможно значительное совершенствование. Более того, опыт развития отрасли за последние десятилетия показывает, что эти совершенствования действительно происходят.

Так, например, «в течение последних 25 лет, производительность ветряных турбин увеличилась в сто раз» – отмечают горячие сторонники развития ветряной энергетики из Energy Watch Group в своем докладе 2008 года.¹ Эти, и некоторые другие усовершенствования, создают устойчивую тенденцию сокращения издержек в отрасли.²

Однако и в этом, в целом апологетическом, докладе, не отрицается, что для ветряной энергетики характерны высокие капитальные затраты.³ Связано это, прежде всего, с переменным характером ветра. Ветер дует то сильнее, то слабее, поэтому ветряные энергетические генераторы, естественно, не могут все время работать в полную силу. Загрузка всего лишь на 20-30% -это, в целом, нормальный показатель для ветряного генератора. Уже поэтому их нужно в несколько раз больше, чем производящих такое же количество энергии электростанций на угле. Кроме того, если ветряки должны обеспечивать заметную долю производства электроэнергии, то слабый ветер в одном регионе должен компенсироваться подачей электроэнергии из другого региона, где сейчас ветер сильный. С другой стороны, наилучшие места для размещения ветряных генераторов (где сильный ветер чаще всего бывает) часто располагаются далеко от мест жительства и работы основных потребителей. Поэтому неудивительно, что жизнеспособная ветроэнергетика – это огромные, протяженные сети, соединенные друг с другом.

 «Протяженные, объединенные энергосистемы разных районов, соединяющие сотни ветряных генераторов и тысячи турбин, существенно сократят неустойчивость, характерную для ветряной энергетики».⁴

 И даже в этом случае, ветряные генераторы могут обеспечивать базовую нагрузку на электросети, но для покрытия пиковой нагрузки, по признанию автора доклада, потребуются дополнительные источники энергии, как-то газовые электростанции, и/или мощности, позволяющие аккумулировать и хранить энергию (аккумулировать, когда ветер сильный, с тем, чтобы использовать в период слабого ветра).⁵ В совокупности, необходимость строить протяженные энергосети, соединение энергосетей, решение проблемы аккумулирования и хранения энергии, решение проблемы непрерывной подачи энергии, несмотря на прерывистость и изменчивость ветра – все это вопросы, на которые нет простого и дешевого ответа. Автор доклада, тем не менее, уверен, что все эти проблемы будут преодолены.

“Из-за того, что расходы на топливо, получаемое из невосполнимых природных ресурсов, растут, мы ожидаем, что вопросы … могут быть решены, и будут решены в разумные сроки»⁶.

Иначе говоря, даже апологеты ветряной энергетики⁷ признают, что ее решающее конкурентное преимущество – это постоянное, неотвратимое удорожание топливных полезных ископаемых. Но значит ли это, что EROEI самой ветроэнергетики вырастет? В последнем позволительно усомниться. Весьма вероятно, что преимущества, вызванные совершенствованием конструкции самих генераторов, будут уравновешиваться необходимостью осуществлять значительные капиталовложения в строительство сетей и вспомогательных мощностей (которые будут тем более необходимы, чем большей будет доля ветряной энергетики в энергетическом производстве).

Что касается ядерной энергетики, то это уже достаточно зрелая отрасль, что, до некоторой степени, снижает вероятность кардинальных усовершенствований. Помимо значительных вложений, и денежных, и материальных, в строительство АЭС и обеспечение их функционирования, а затем, по прошествии 30-40 лет, демонтажа, ахилессовой пятой ядерной энергетики остается захоронение отходов. Все существующие к настоящему моменту решения и дороги, и ненадежны.

Конечно, определенные усовершенствования реальны. Но вот лучше ли они существующих практик? Можно, например, осуществлять строительство таких реакторов замкнутого цикла, например, бридеров. Это позволило бы решить проблему захоронения отходов, и может стать актуальным в случае нехватки урана (который тоже относится к числу невосполнимых природных ресурсов). Однако ни проблему безопасности, ни проблему высокой затратности ядерной энергетики это не решает. Реакторы замкнутого цикла требуют существенно больших затрат по сравнению с широко распространенными реакторами открытого цикла, по некоторым оценкам – в 4 раза.⁸

Есть, как известно, и другие предложения, связанные с развитием ядерных технологий. Например, уже не первый десяток лет обсуждается возможность освоения термоядерного синтеза. Однако в настоящее время термоядерный синтез еще не относится к числу доступных источников энергии. Предстоят, вероятно, еще десятки лет сложных и дорогостоящих исследований, успешность которых ничем не гарантирована, и десятки лет, которые будут отделять разработку технологии от ее внедрения. В итоге, даже если термоядерная энергетика окажется возможной, ожидать ее раньше середины века не реалистично. Говорить о ее стоимости, естественно, преждевременно, хотя весьма возможно, что она также будет очень дорогой.

Подводя промежуточные итоги, мы должны признать: даже при условии резкого повышения эффективности альтернативной энергетики, и при условии вложения колоссальных средств (в разы превышающих мировой ВВП) в соответствующую инфраструктуру, человечество будет обречено в XXI веке пользоваться значительно более дорогой энергией, чем в XIX–XX веках, а также более редкими, более труднодоступными, более дорогими минеральными ресурсами.

Уже одно только это поставит под вопрос саму возможность продолжения капиталистического накопления в масштабах, сопоставимых с 19 и 20 вв.

Кроме того, исчерпание нефти, и перестройка энергетики, исходя из предполагаемых сегодня вариантов (повышение роли угля, ядерной энергетики, ветроэнергетики), будет означать, что доля электроэнергии в энергетической системе увеличится, а доля топлива – резко упадет. Издержки на производство топлива, постольку, поскольку речь идет о топливных полезных ископаемых, а не о биотопливе, рентабельном лишь в некоторых регионах, будут неуклонно расти. Это будет тяжелым ударом по тем звеньям сегодняшней экономической системы, которые в наибольшей степени завязаны на топливо, в том числе транспорт и сельское хозяйство. Не стоит забывать, что сельское хозяйство зависит еще и от минеральных удобрений, производимых из газа и нефти.

Что касается менее оптимистичных сценариев, то они говорят об абсолютной нехватке энергоносителей, и полном коллапсе всех экономических структур индустриального общества. А в сочетании с нехваткой пресной воды, с деградацией плодородных почв, с последствиями изменения климата (засухи, наводнения, и т.д. и т.п.) все вышесказанное означает, что экологический кризис, предстоящий в 21 веке, будет серьезнейшим, многосторонним, комплексным вызовом человечеству, ставящим под сомнение даже чисто техническую возможность продолжение хозяйствования на прежних основах.

 

Население мира – от «демографического перехода» ко «второму демографическому переходу»?

Вряд ли нужно доказывать, что движение численности населения, как на уровне отдельных стран, так и в мире в целом, играет очень большую роль. Оно определяется, конечно, социальными условиями, но и само, в свою очередь, оказывает сильное обратное влияние на экономическое развитие, на трансформацию социальных структур, на социально-политическую ситуацию, на духовный климат в обществе, и т.д.

Общепринятая и общеизвестная модель, с помощью которой описывают изменения структуры воспроизводства, и объясняют долгосрочные тенденции изменения численности населения – это так называемый «демографический переход».

Концепция демографического перехода: краткое изложение. Суть этой концепции такова: в доиндустриальных обществах численность населения росла крайне медленно, или даже не росла вообще. Обеспечивалось это стабильное положение вещей высокой смертностью, с одной стороны, и, с другой стороны, высокой рождаемостью, которая компенсировала высокую смертность. Приход индустриального общества позволил повысить уровень жизни и сократить смертность. Высокая рождаемость, между тем, сохраняется еще в течение долгого времени. Происходит так называемый «демографический взрыв». В развитых капиталистических странах Европы и Северной Америки он произошел уже в 19 веке, а в подавляющем большинстве стран периферии – в 20 веке. Однако если прогресс способствовал сокращению смертности (совершенствование медицины, санитарного состояния человеческих поселений и жилищ, развитие личной гигиены, и т.д.), то он же приводит, только более медленно, и к сокращению рождаемости. В доиндустриальных обществах многодетность, помимо того, что позволяла сбалансировать смертность, была важна и с хозяйственной точки зрения. В коллективных большесемейных хозяйствах (каковыми было большинство крестьянских хозяйств) дети – это участники в общем труде, грубо говоря – дополнительные рабочие руки. Для городского человека, являлся ли он капиталистом, или другим представителем средних слоев (чиновником, юристом, врачом, и т.д., и т.п.), или же рабочим/служащим, который не работает на своей земле вместе со своей семьей, а индивидуально устраивается на чье-то чужое предприятие, большая семья может быть, при прочих равных, скорее обузой, чем поддержкой. Семьи начинают планировать свое воспроизводство, сокращая число рождений. Медицина позволяет делать это, обеспечивая распространение разнообразных методов контрацепции. «Демографический взрыв» завершается. Итогом «демографического перехода» должно стать, таким образом, новое равновесие, обеспечиваемое, теперь, уже не высокой рождаемостью/высокой смертностью, а низкой рождаемостью/низкой смертностью.

Критические замечания. Концепция «демографического перехода» адекватно описывает ряд важных сторон жизни индустриального общества. Но следует отметить, что она серьезно упрощает картину, как в том, что касается периода, предшествовавшего демографическому переходу, так и (что для нас более важно), в том, что касается последующего периода.

До индустриального общества: «мальтузианские циклы». Представлять демографическую историю человечества до наступления индустриальной эпохи, как равномерный «очень медленный» рост не вполне верно. Скорее, для обществ «старого порядка» были характерны чередования периодов роста численности населения, и периодов его резкого сокращения.

Определить точные цифры, конечно, очень сложно (принимая во внимания, сколь недавно были созданы развитые, всеохватные системы учета населения); но историки, тем не менее, могут с высокой долей уверенности говорить об общих тенденциях. «Если необходимы какие-то конкретные данные, касающиеся Запада, то я отметил бы длительный рост населения с 1100 по 1350 г., еще один – с 1450 по 1650г., и еще один, за которым уже не суждено было последовать спаду, – с 1750 г.».⁹

Причины такого чередования периодов роста и спада достаточно прозрачны. «… возрастающая демографическая перегрузка нередко заканчивается – а в прошлом неизменно заканчивалась – тем, что возможности общества прокормить людей оказываются недостаточными. … усиливаясь, демографические подъемы влекут за собой снижение уровня жизни, они увеличивают и без того всегда внушительное число недоедающих, нищих, и бродяг. Эпидемии и голод – последний предшествует первым и сопутствует им – восстанавливают равновесие между количеством ртов и недостаточным питанием, между спросом и предложением рабочей силы».¹⁰

Таким образом, спад численности населения является прямым следствием предшествующего роста. Произошедший спад, в свою очередь, подготавливает почву для нового периода роста.

«Каждый спад решает определенное число проблем, снимая напряжение и улучшая положение выживших; это, конечно, лекарство в лошадиных дозах, но все же лекарство. После Черной смерти середины XIV века и последовавших за нею и усугубивших ее удары эпидемий наследства концентрируются в немногих руках. Возделанными остаются только хорошие земли (меньше хлопот и больше продуктивность), уровень жизни и реальная заработная плата выживших повышаются. Именно таким образом начинается в Лангедоке столетие 1350-1450гг., когда крестьянин со своей патриархальной семьей будет хозяином пустой земли; лес и дикие звери заняли место некогда процветавших здесь деревень. Но скоро численность людей возрастет и они отвоюют то, что отняли было у человека дикие животные и растения; люди очистят от камней поля, выкорчуют деревья и кустарники, но самый их прогресс ляжет тяжким грузом на их плечи и снова возродит нищету. … Песочные часы переворачиваются, и снова возобновляется обычная, монотонная история».¹¹

Подобное «переворачивание песочных часов» можно, пожалуй, назвать «мальтузианским циклом», поскольку мысль о том, что людей, в ходе роста их численности, периодически становится слишком много, чтобы они могли прокормиться, и о неизбежном повторении голода и эпидемий, ликвидирующих этот избыток, в общественной мысли 19 века прочно связана с именем Томаса Роберта Мальтуса, и с его, опубликованной в 1798 году работой «Опыт о законе народонаселения». В 19 веке концепция Мальтуса подвергалась жесткой критике, в том числе и со стороны Карла Маркса. Дело в том, что идеи Мальтуса были верны применительно к доиндустриальному обществу; но формирование индустриального общества означало, что «закон народонаселения» существенно видоизменился. Как мы говорили в одной из предыдущих глав, индустриальное общество основано на постоянном накоплении капитала, которое позволяет столь же постоянное повышение производительности труда.

Что же произошло в результате? Очередной долгосрочный подъем численности населения, начавшийся во второй половине XVIII века, с одной стороны, обеспечил переход к индустриальному обществу рабочей силой, а с другой стороны, был, за счет роста производительности труда, избавлен от тех пределов, на которые рост населения наталкивался раньше. Причем едва ли не более важную роль, чем прогресс санитарии и гигиены, вероятно, сыграло отступление голода, который был постоянным спутником человечества вплоть до 19 века¹². Развитие сельского хозяйства, с использованием новой техники, новых удобрений, и т.д., позволило преодолеть голод, продолжить и ускорить рост населения, в конечном итоге – обеспечить нынешнюю людскую многочисленность.

Впрочем, как мы уже отмечали выше, в развитом капиталистическом обществе рождаемость, со временем, начинает падать. Однако есть все основания сомневаться в той точке зрения, что итогом демографического перехода является новое равновесие, при котором происходит простое замещение населения (когда нет ни роста численности, ни сокращения).

Посмотрим, с этой точки зрения, на динамику рождаемости в мире за последние десятилетия, точнее говоря, на динамику суммарного коэффициента рождаемости. Немного упрощая, можно сказать, что этот коэффициент показывает сколько детей, в среднем, рождается одной женщиной в течение ее жизни. Следует сразу же отметить, что среднее количество детей на женщину – это не единственный фактор, определяющий общий уровень рождаемости. Если в населении какой-либо страны высока доля женщин детородного возраста, но эти женщины рожают мало, общий уровень рождаемости может быть выше, чем в стране, где женщины рожают много, но их самих мало. Однако понятно и то, что в долгосрочной перспективе сокращение количества рождений на одну женщину приведет к серьезным изменениям. Так, в настоящее время, с учетом относительно низкого уровня смертности, в мировой демографии считается, что для простого замещения населения необходимо 2,10 – 2,15 рождений, в среднем, на женщину. Там, где уровень рождений падает ниже, начинает происходить, сначала, старение населения, а затем, естественно, и его сокращение.

За последние десятилетия количество рождений в среднем на одну женщину неуклонно сокращалось и в мире в целом, и на уровне отдельных регионов и стран. Так, в период 1970-1975гг. среднемировой уровень рождений на женщину составлял 4,7 ребенка. В период 2005-2010 гг. этот уровень составил уже 2,6 ребенка. При этом, сокращение наблюдалось во всех основных регионах мира. В Африке – с 6,5 до 4,6 ребенка, в Азии – с 5,4 до 2,4 ребенка, в Европе – с 2,3 до 1,5 ребенка, в Латинской Америке и Карибах – с 5,2 до 2,3 ребенка, в Северной Америке – с 2,4 до 2,0 ребенка, в Австралии – с 2,9 до 1,8 ребенка¹³.

Помимо распределения стран по регионам, демографическая статистика ООН распределяет страны на три группы по уровню развития: развитые страны (страны Европы, Северной Америки, Австралия, Новая Зеландия, Япония), развивающиеся страны (Латинская Америка, кроме Гаити, большая часть стран Азии, часть стран Африки и Океании), и наименее развитые страны. К группе наименее развитых относятся 49 стран. Большинство из них находится в Африке. Остальные – это некоторые азиатские государства (Йемен, Афганистан, Непал, Бутан, Бангладеш, Мьянма, Лаос, Камбоджа), а также Гаити, Тувалу, Вануату, и Кирибати.

Сокращение уровня рождений наблюдается и по каждой из этих трех групп. В развитых странах – с 2,3 ребенка в 1970-75гг., до 1,6 ребенка в 2005-2010 гг. В развивающихся – с 5,6 до 2,5 ребенка. В наименее развитых – с 6,3 до 4,4 ребенка. Произошедшее сокращение уровня рождаемости наглядно суммируется в двух нижеприводимых картах, одна из которых отображает уровень рождаемости (в среднем на одну женщину) около 1970 года, а вторая – около 2005 года¹⁴.

Вышеприведенные данные ясно демонстрируют, что, с одной стороны, в большинстве стран мира, еще недавно переживавших демографический взрыв, уровень рождаемости действительно сокращается, приближаясь, как это и предполагает модель «демографического перехода», к уровню простого замещения (т.е., как минимум, 2,1 ребенка). Значительная часть развивающихся стран к этому уровню уже подошла; наименее развитые страны тоже движутся в том же направлении, хотя и более медленно. Но, при этом, в развитых странах, где рождаемость снизилась практически до уровня простого замещения уже к началу 1970-х годов, она не остановилась на этом уровне, но продолжила снижаться, и повсеместно в развитых странах она сейчас ниже уровня простого замещения. В то же время стоит отметить, что за период 1970-2010 гг. произошло резкое, ниже уровня простого замещения, снижение уровня рождаемости также и в ряде развивающихся стран, в основном – в Восточной Азии (с 5,2 до 1,7 ребенка), включая Китай (с 5,8 до 1,4 ребенка).

Феномен сокращения рождаемости в развитых странах ниже уровня простого возмещения стал предметом разнообразных исследований. В этой связи часто говорят о так называемом «втором демографическом переходе». Обобщению ряда важных характеристик этого «второго демографического перехода» был, например, посвящен доклад «Партнерские отношения и репродуктивное поведение в странах с низкой рождаемостью», подготовленный Отделом народонаселения Департамента по экономическим и социальным вопросам Секретариата Организации Объединенных Наций в 2003 году.¹

 Разумеется, причины эти многообразны, но, тем не менее, можно выделить и некоторые общие характеристики. «Демографический переход от высокой рождаемости к рождаемости, обеспечивающей простое замещение был, в основном, связан, с планированием рождаемости в рамках семей. Развитие, происходящее после завершения этого перехода, обусловлено, в основном, изменениями подходов к партнерским отношениям»².

Следует ли понимать эту мысль, как указание на то, что падение рождаемости ниже уровня простого замещения – это следствие распада семьи? Смотря что понимать под семьей. Авторы доклада рисуют более сложную картину. Среди предпосылок происходящего они указывают и далеко продвинувшуюся эмансипацию женщин, в полной мере вышедших на рынок труда, получивших доступ к образованию, и т.д., и более общую тенденцию – формирование семьи и обзаведение детьми в развитых странах все меньше воспринимается, и женщинами, и мужчинами, в качестве некой предопределенной данности (того, что человек, как предполагают и окружающие, и он сам, должен сделать), и все больше – в качестве предмета личного выбора³. А выбор, естественно, делается, исходя из учета целого ряда обстоятельств. Например, того, что «…растущие потребительские ожидания могут быть лучше удовлетворены в семье из двух работающих человек без детей, или же человеком, живущим отдельно».⁴

Впрочем, даже если потребительские ожидания и не очень сильно растут, ситуация часто выглядит достаточно очевидной. «Во все более рискованных условиях существования в обществах с рыночной экономикой, пары сопоставляют легко поддающиеся подсчету издержки на содержание детей с отнюдь не очевидными и не поддающимися учету психологическими преимуществами»⁵.

Конечно, это далеко не всегда означает, что люди вообще отказываются заводить детей. Значительно более широко распространенная стратегия – откладывать обзаведение детьми на более поздний период жизни. «…Молодые люди обоих полов долго учатся, чтобы преуспеть в жизни; молодые люди вступают в брак и обзаводятся детьми, чаще всего, после того, как они обеспечат себе устойчивое стабильное положение в том, что касается образования, трудоустройства, и личных отношений»⁶.

 Авторы доклада рассматривают эту стратегию «откладывания», как едва ли не главную причину дальнейшего снижения уровня рождаемости. На практике женщины, «отложившие» рождение детей до более позднего периода своей жизни, не всегда смогут, в силу тех или иных обстоятельств, реализовать это свое намерение. В совокупности с повышением числа людей, не состоящих в браке, не намеревающихся заводить детей, и т.д., это и приводит к дальнейшему падению рождаемости⁷.

Важную роль играет наличие или отсутствие развитой социальной инфраструктуры и материальной поддержки, позволяющей женщинам обзаводиться детьми и выращивать их. Так, страны Северной Европы, и Франция, где подобная социальная политика более развита, отличаются и более высоким уровнем рождаемости (хотя он там все равно ниже уровня простого замещения: 1,8-2,0 ребенка )⁸.

 Стоит учитывать, кроме того, что поздний возраст вступления в брак, в разных социальных контекстах, может иметь разное значение. Например, в странах Северной Европы вполне нормальным и общественно одобряемым является сожительство без официального оформления брака, также как и обзаведение детьми в рамках подобных, не оформленных партнерских отношений. Поэтому там высокий возраст официального заключения брака может, во многих случаях, быть лишь чертой стиля жизни, и не противоречит относительно высокому, как упомянуто выше, уровню рождаемости.

А вот в странах Южной Европы, также как и в Японии, где официальный брак продолжает считаться основной общественно приемлемой формой для устойчивых отношений и выращивания детей, позднее заключение браков наиболее жестко напрямую связано с социально-экономической неустойчивостью положения молодых людей (отсутствие работы, жилья, и т.д.), и идет рука об руку с очень низкими уровнями рождаемости: 1,3-1,4 ребенка

 Тенденция к увеличению возраста вступления в брак распространялась в разных регионах с разной скоростью. Наиболее далеко она зашла в Западной Европе, в то время как в Восточной Европе, включая страны бывшего СССР, события хотя и развиваются в том же направлении, но более медленно. Однако это не приводит к более высокому уровню рождаемости в странах Восточной Европы. Люди, вступающие в брак, оказываются перед тем же самым экономическим выбором, о котором речь шла выше, и часто ограничиваются 1, в лучшем случае 2 детьми (особенно в странах бывшего СССР)⁹.

 Авторы доклада, кроме того, стремятся учесть то обстоятельство, что стратегия «откладывания» способна приводить к искажению данных по совокупному коэффициенту рождаемости. Дело в том, что это средний показатель, который считается, исходя из существующего возрастного распределения женщин репродуктивного возраста. Реальные же тенденции предполагают, что женщины рожают во все более позднем возрасте. Исходя из этого, немалый интерес представляют также приведенные в этом докладе когортные исследования репродуктивного поведения женщин, рожденных в период с 1940 по 1970 гг. Эти исследования показали, что хотя коэффициент совокупной рождаемости действительно может занижать реальную рождаемость, но что снижение рождаемости в развитых странах действительно происходит, и что в огромном большинстве случаев уровень рождаемости действительно опустился ниже уровня простого замещения.¹⁰

 Подведем некоторые, промежуточные, итоги. Индустриальное общество родилось и сформировалось на волне очередного демографического подъема, начавшегося в середине XVIII века. Возникнув, оно дало возможность этому демографическому подъему не просто не остановиться, но и перейти в демографический взрыв, еще небывалый в истории человечества. В предыдущем параграфе мы уже упоминали, что рост производительности труда вовсе не означал сокращения общего числа людей, занятых в капиталистическом производстве. Наоборот, капитализм постоянно наращивал не только объемы производства, но и количество занятых. И именно демографический взрыв, сначала, в 19 веке, в Европе, а в 20 веке и в других частях света, позволял капитализму непрерывно пользоваться притоком обильной, и, во многих случаях, относительно дешевой рабочей силы.

Однако ликвидировав, казалось бы, внешние препятствия на пути взрывного роста численности человечества, индустриальное общество, как оказалось, создает на пути этого роста внутренние препятствия. Точнее говоря, оказалось, что едва ли не большая часть населения индустриальных обществ не видит серьезных стимулов для поддержания высокой рождаемости. Подчеркну, что речь здесь идет не только о капиталистических индустриальных обществах. В Советском Союзе сокращение рождаемости тоже происходило, и в большей части советских республик рождаемость опустилась ниже уровня простого замещения уже к 1960-м годам.

В этом месте стоит, пожалуй, сделать небольшое «лирическое отступление». Хорошо известно, что у каждой проблемы есть очевидное, простое, но, тем не менее, неправильное решение. У проблемы падения рождаемости ниже уровня простого замещения оно, разумеется, тоже есть. Часто приходится слышать такое предложение: давайте отменим пенсионную систему! Если люди будут знать, что в старости о них никто, кроме их собственной семьи, не позаботится, то они будут рожать.

Единственный довод в пользу этого предложения – оно хорошо вписывается в неолиберальную стратегию разрушения остатков социального государства и дальнейшего понижения жизненного уровня населения. А так как неолиберальная идеология сейчас господствует в мире и, в том числе в России, то даже самые нелепые неолиберальные проекты будут и дальше обсуждаться – и хорошо еще, когда дело только обсуждением и ограничивается.

С точки же зрения достижения декларируемой цели, т.е., повышения рождаемости, несостоятельность предложения об отмене пенсий становится видна сразу, как только к нему присмотришься повнимательнее.

Прежде, чем получать заботу и материальную поддержку от детей в старости, нужно их еще завести и вырастить. Всякому ли его уровень дохода, в капиталистическом обществе, позволит это сделать? Если же даже уровень дохода это позволяет, то ведь дети – это еще и колоссальная затрата сил, и, в ряде случаев, препятствие для пресловутой «трудовой мобильности», и масса других проблем, на протяжении многих лет. Любой из этих проблем достаточно, чтобы ослабить позиции человека в конкурентной борьбе на рынке труда – не когда-то «в старости» а здесь и сейчас. Кроме того, далеко не факт, что дети, когда вырастут, действительно будут «кормить» родителей. Это крестьянин знал, что его дети будут, после него, тоже работать на земле. А наемный работник в капиталистическом мире не знает, и не может знать, чем будет заниматься его ребенок, когда вырастет, и сможет ли тот так трудоустроиться, чтобы содержать не только самого себя и своих детей, но еще и старых родителей. И я даже не говорю о (тоже возможных случаях) недобросовестности детей, отказывающихся содержать родителей, несмотря на то, что могут это делать. Широко распространенное уклонение от алиментов может послужить хорошим примером и предостережением на этот счет. В общем, исходя из вышесказанного, человеку, вынужденному обходиться без пенсии, и желающему накопить себе на старость, более разумно не в детей свои «лишние» (т.е., не расходуемые немедленно на самого себя) деньги вкладывать, а просто копить их.

 Другое дело, что там, где большие семьи еще сохранились, это дает возможность государствам экономить на пенсиях. Но сохранились они совсем не потому, что пенсий нет. И, несмотря на отсутствие пенсий, рождаемость в таких странах все равно падает, как мы видели выше, хотя и с разной скоростью.

Падение рождаемости – это неизбежный в индустриальном обществе, процесс. Но он означает, помимо прочего, и конец дешевой рабочей силы. Рабочей силы может быть много (в течение достаточно длительного времени) и в том обществе, где рождаемость сокращается. Но для этого нужно, чтобы работники жили долго и были здоровы. А значит, нужно создавать им приличные условия жизни (включая жилье, питание, и т.п.), нужно обеспечивать полноценную охрану труда на рабочем месте, нужно вкладываться в доступное для большинства населения здравоохранение, и т.д. Если всего этого не делать, то рабочая сила начнет вымирать, как она вымирает сегодня в России. Конечно, завоз мигрантов может, на несколько лет и даже десятилетий, решить проблему. Но что делать, если рождаемость понижается во всем мире (как это на самом деле, напомню, и происходит)? Если в наиболее развитых капиталистических странах, в центрах накопления (как старых, так и новых) сохранится низкий уровень рождаемости (а нет причин рассчитывать, что он поднимется, и достигнет хотя бы уровня простого замещения), а в остальной части мира рождаемость опустится близко к уровню простого замещения, миграция из периферии в центры накопления будет приводить, в буквальном смысле, к вымиранию стран периферии. А капиталисты стран центра, со своей стороны, будут по-прежнему заинтересованы в привлечении, всеми правдами и неправдами, дешевой рабочей силы мигрантов, даже ценой вымирания всех стран периферии. Но даже и это будет лишь временным решением. Ведь вымирая, страны периферии лишатся способности быть источником притока новых мигрантов для центров капиталистического накопления.

Возможно, что за ближайшие десятилетия новые центры накопления капитала смогут победить и разрушить старые (сбросив их в зону регресса). Но это будет, вероятнее всего, пиррова победа. Ведь за те же самые десятилетия настанет эпоха дорогой рабочей силы, дорогой энергетики, и дорогих природных ресурсов в целом. Новым капиталистическим господам этого скудного мира, кем бы они ни были, по-прежнему придется, ради поддержания хоть сколько-нибудь значительных темпов роста и накопления капитала в своих странах, разрушать весь остальной мир, погружать его в хаос, вытягивать из зоны хаоса максимальное количество работоспособного населения, по мере возможности, грабить там природные ресурсы, так же, как это делают нынешние господа, и, в конце концов, все равно придти к бесславному концу.

Конечно, пока этот конец наступит, еще немало воды утечет. Но и ближайшие перспективы большей части стран мира выглядят, как мы видели в предыдущих главах, весьма безрадостными. На фоне борьбы различных центров накопления капитала друг с другом, зона регресса будет расширяться, за счет новых, вталкиваемых в нее стран и регионов – неудачников. Наряду с расширением зоны регресса, будут расти и очаги социального хаоса в полном смысле слова, очаги гуманитарных катастроф. А их разжигание, поддержание, «умиротворение», «восстановление» будет становиться все более важным бизнесом для международного капитала.

Экологический кризис будет усугублять ситуацию. С одной стороны, борьба за прямой контроль над природными ресурсами будет по нарастающей идти между уцелевшими субъектами региональной и мировой политики. С другой стороны, экологические катастрофы, зоны экологических бедствий, каких уже сейчас немало, например, в Африке, и каких станет еще больше, будут дополнительным источником дешевой рабочей силы мигрантов, и еще одной возможностью делать бизнес на катастрофах.

---

¹  Partnership and reproductive behavior in low-fertility countries// UN Department of Economic and Social Affaires. Population Division. 2003. http://www.un.org/esa/population/publications/reprobehavior/partrepro.pdf

²                 Ibid, p. XI

³                 Ibid., p.5- 6

⁴                 Ibid., p.5

⁵                 Ibid, p.6

⁶                 Ibid.

⁷                 Ibid., p.80

⁸                 Ibid. P. 6

⁹                 Ibid., p.77

¹⁰                 Ibid., p. 58, 62-65

¹                 См. Rudolf Rechsteiner, “Wind Power in Context. Clean Revolution in the Energy Sector”. Energy Watch Group, 2008., p. 8.

²                 op.cit., p.35-36, 114-115

³                 См. op. cit., p. 57-58, 134, 151-152

⁴                 op.cit., p. 167

⁵                 op.cit., p.168

⁶                 op. cit., p.179

⁷                 По вопросу о ветряной энергетике см. также, например, E.ON Netz GmbH., “Wind Report 2004”, a также E.ON Netz GmbH., “Wind Report 2005”

⁸                 См., например, доклад “The future of nuclear power. An interdisciplinary MIT study”. Massachusetts Institute of Technology, 2003. pp. 5, 44

⁹                 Бродель Ф., «Материальные цивилизации, экономика и капитализм, XV-XVIIIвв. Том 1, Структуры повседневности». М.2006, С. 3.

¹⁰                 Там же, С. 2-3.

¹¹                 Там же, С. 3.

¹²                 См. Бродель Ф, указанное сочинение, С.44 -49, 59-62

¹³                World fertility patterns 2009// UN Department of Economic and Social Affaires. Population Division http://www.un.org/esa/population/publications/worldfertility2009/worldfertility2009.htm

¹⁴                 Ibid.

¹                 См. I Wallerstein, op. cit., p. 87

²                 Ibid., p. 98-99

³                 Minqi Li, op.cit., p.131-132

⁴                 Ibid, p. 168.

 ⁵   Бурный рост китайских инвестиций в Африку в течение последнего десятилетия – довольно обсуждаемая в современной прессе тема. См., например, В.Кашин, «Африка и Китай 14 октября 2009 http://www.opec.ru/news.aspx?id=221&ob_no=88879 ; « Китайские инвестиции в Африку удвоятся через 5 лет» http://asiareport.ru/index.php/analitics/3296-kitajskie-investiczii-v-afriku-udvoyatsya-cherez-5-let.html Moore M, “China in Africa at a glance” // The Telegraph, 10.02.2011 http://www.telegraph.co.uk/news/worldnews/africaandindianocean/zimbabwe/8315107/China-in-Africa-at-a-glance.html и множество других аналогичных публикаций в российской и зарубежной прессе.

⁶  Оба этих сводных показателя исчисляются в так называемых «глобальных гектарах».

⁷                 Ecological Footprint Atlas, 2009, p. 16

⁸                 United Nations Environment Programme // “Global environment outlook-4” 2007. p.96

⁹                 См. Charles A.S. Hall, John W. Day Jr., “Revisiting the limits to growth after the Peak oil”; // American scientist, May-June 2009, volume 97, p.236 О пике нефти и его последствиях см. также Charles A.S. Hall, Robert Powers, William Schoenberg, “Peak oil, EROI, Investments, and the Economy in an uncertain future”// Biofuels, solar and wind as renewable energy systems. Benefits and risks, Springer, 2008

 ¹⁰                 Разные оценки доступных резервов топливных полезных ископаемых, и, соответственно, разная скорость повышения издержек при их добыче см.: более оптимистичный вариант в официальном отчете Международного энергетического агентства IEA, “ World energy outlook 2008”, особенно p. 40-41, 91-92, 102-103; см., также, отчет Международного энергетического агентства за 2009 год, p.80, 85. Пессимистический вариант – исследования Energy Watch Group 2008 года, “Crude oil – the supply outlook”, и 2007 года: “Coal – resources and future production”. В том, что касается нефти, разница между официальным и альтернативным подходом сводится, по сути, только к разным оценкам резервов в ближневосточных странах. Поэтому WEO считает, что мировой пик нефти уже произошел, а IEA с оговорками предполагает, что он произойдет ближе к 2030 году.

¹¹             См., например, Andre Diederen, “Minerals scarcity: a call for managed austerity and the elements of hope”. http://www.theoildrum.com/node/5239

 ¹²                 U. Ayres, Leslie W. Ayres, Ben Warr. “Exergy, Power and Work in the US economy, 1900-1998”. p.17

¹³                 op. cit, p. 16-17, 71

---

НАЧАЛО | ПРЕДЫДУЩИЙ ФРАГМЕНТ  | ПРОДОЛЖЕНИЕ