РОМАН РУВИНСКИЙ

…В юности я любил читать книжки об истории социальных революций, особенно — об истории русской революции. Конечно, симпатизировал отважным борцам и комбинаторам, поражаясь их дерзости и широте замыслов. Вокруг нас, в начале нулевых годов, царило безвременье. Отстаивание идеалов было явно не в моде, причём не важно, какими были эти идеалы — «красные» ли, «белые», «зелёные», какие угодно. Люди зарабатывали и тратили деньги, обустраивали свой быт. Жизнь, казалось, налаживается после суетливых безбашенных лет катастройки и рыночной «шоковой терапии». Молодым идеалистам, конечно, было скучно взирать на мещанские нравы, строительство первых, а затем всё новых и новых торговых центров, потреблятство без конца и края. Было смутно, интуитивно понятно, что всё это прожирание нефтедолларовых сверхдоходов не навсегда, что банкет скоро должен закончиться, притом самым трагическим образом. Так было, в общем, не только у нас, но и во всех более или менее благополучных странах (т.е. в странах, не раздираемых войной, не сгибаемых голодом и стихийными бедствиями, как бывшие и de facto остающиеся ими колонии). Хотелось глубоких, радикальных перемен, в духе того, что высказал один известный русский писатель: «В России нужно все менять: походку, осанку, да, и выражение лиц».

Прошли годы. Юношеский максимализм уступил место более взвешенному и зрелому отношению к вещам. Появилось, что терять, и, возможно, я сам стал похож на тех, кто так раздражал прежде. Но пришло и неожиданное понимание: революция, о которой некоторые из нас так мечтали (а нынешняя максималистская молодёжь, наверняка, мечтает сейчас), свершилась. Да, свершилась. Без нашего, конечно, даже минимального участия. И совсем не так, как её можно было себе представлять. Она свершилась не «снизу», а «сверху», без железных батальонов пролетариата и речей с броневиков, без «прыжка в царство свободы» и лицезрения новых «Афин и Флоренции, открытых для всех, раскинувшихся по всему мировому пространству, которые, победив своих врагов, смогут с радостью посвятить себя подлинным разногласиям и бесконечными столкновениям исторической жизни» (последнее написал французский философ Ги Дебор).

Тем, кто дочитал до этого момента, нужно пояснить, что, скорее всего, вы поняли написанное выше о «революции сверху» совсем не так, как следовало. Я не имею в виду часто повторяемые сегодня утверждения, согласно которым, будто бы, нынешнее руководство России совершило некую «геополитическую революцию», перевернув шахматную доску международных отношений и заявив о государственном суверенитете как о якобы максиме, возвращённой в глобальную политику. О какой же революции тогда речь? А вот о какой: о повсеместной цифровизации публичного управления, о замене бюрократии цифровыми платформами и интерфейсами, о включении всех и вся (людей, организаций, вещей) в «цифровой контур», т.е. среду взаимодействий, опосредованную средствами алгоритмического учета, анализа и оценки. Надо заметить, так называемая «цифровая трансформация» (нынешнее модное словечко, must have и must do, как в нулевые была «глобализация») продвигается сегодня во всём мало-мальски цивилизованном мире, в странах с совершенно различными политическими режимами, идеологиями и отношением друг к другу.

Глобализация, о которой так упоённо, взахлёб рассуждали 15-20 лет назад, не обратилась вспять, а достигла всех своих задач. Глобализация — которая не в том, чтобы вы ездили по всему миру и выбирали, где работать и где учиться; которая даже не в том, что товар, произведённый в одной стране, продаётся и потребляется в противоположном конце света. Глобализация — это, прежде всего, глобализация господствующих управленческих подходов, подходов к дисциплинированию масс. Цифровизация же— её порождение.

Кажущаяся нейтрально-объективной техника не подчиняется мне и тебе, когда дело доходит до вопросов управления, регулирования, контроля. Мы в восторге от инноваций, думая, что они сделают нашу жизнь лучше и комфортнее. Как будто для нас, для нашего блага изобретаются все эти микросервисы на платформах «Госуслуги» (в России), «Дiя» (на Украине), “FranceConnect” (во Франции), Smart Citizen Wallet (в Болонье и Риме, в Италии), и т.д. В каком-то смысле, разумеется, они в самом деле изобретаются для нас. Для нас FAN ID и green pass’ы, новые допуски и ограничения, заборы и изгороди. Чтобы проще было управлять. И чтобы никакая социально-политическая альтернатива тому, что навязывают нам, в чём нас заставляют каждодневно принимать участие в качестве статистов и (если повезёт) зрителей, заранее не имела никаких шансов на успех.

В эпоху войн и революций (или, пользуясь словами Карла Шмитта, в «период аномального промежуточного состояния»), в которой мы нежданно-негаданно очутились, самым радикальным требованием может оказаться требование контрреволюции, желание сохранить то, что было прежде, что связывает нас с историей нашей страны, народа, человечества. Впрочем, изучение истории доказывает, что контрреволюции никогда не были успешны. Луддиты были обречены уже в тот момент, когда первые машины появились на чертежах владельцев ткацких фабрик. Фарш нельзя провернуть назад. Можно лишь попытаться направить энергию истории по другой траектории. Самый непонятный вопрос — как это сделать. О том, что сделать это необходимо, говорит хотя бы то, что нынешний, господствующий в глобальном масштабе вектор ведёт к упразднению Истории. Когда у людей — вполне в рамках программы Великого Инквизитора из романа Достоевского — будет отнята возможность выбирать, возможность различать добро и зло, тогда История сведётся к бесконечной цепочке бессмысленных повседневных событий, сводящих человека к домашнему животному (встал — поел — поработал – поспал — встал… и т.д.).

…Тех, кто дочитал до этого места, прошу извинить за сумбурное изложение мыслей и испорченное настроение.